Кто сегодня делает философию в России. Том III / Автор составитель А. С. Нилогов. - М.: ООО «Сам Полиграфист», 2015 - 736 с.: ил. ISBN 978-5-00077-142-6, ISBN 978-5-00077-143-3
«Чтобы быстро и легко опровергнуть мысль моей записи всего лишь достаточно привести ряд собственных, не позаимствованных у науки, философских идей материализма.»
Уважаемый ddna (ссылка) в качестве таковых идей предложил несколько цитат из "Космология духа" Эвальда Ильенкова.
«...в материи в целом развитие в каждый конечный момент времени актуально завершено, в ней одновременно актуально осуществлены все ступени и формы ее необходимого развития. Взятая в целом, материя не развивается – она не может утратить ни на один миг ни одного из своих атрибутов, как не может обрести и ни одного нового атрибута.»
Первая цитата не имеет непосредственного отношения материализму: замените в ней слово "материя" на "мир", "идея", "дух" и получите мысль, распространенную в древнейших трансреальных восточных философских системах (Взятый в целом, [мир, дух] не развивается..). Это прямое заимствование.
«Как нет мышления без материи, так нет и материи без мышления.»
Опять же банальнейшее заимствование и даже не из философии, а из религии, когда некий абсолют объявляется основой всего, а потом констатируется, что нет нечто, без Абсолюта, а Абсолюта без нечто (Абсолют проявляется через нечто).
«...понимания мышления, мыслящей материи, как абсолютно высшей формы движения и развития. Мышление бесспорно, есть высший продукт всеобщего развития, есть высшая ступень организации взаимодействия, предел усложнения этой организации. Формы более высокоорганизованной, чем мыслящий мозг, не только не знает наука но и философия принципиально не может допустить даже в качестве возможного, ибо это допущение делает невозможной самое философию.»
А это вообще песня акына: вижу, что нет ничего сложнее и пою о том, что нет ничего сложнее. Вы точно уверены, что именно материализм открыл нам глаза на то, "мышление бесспорно, есть высший продукт всеобщего развития..."? Это если уж не бытовая банальность, то рядовой научный факт, для констатации которого не нужна никакая философия, тем более материализм.
«Признав – как теоретически необходимое положение – невозможность более высокой, чем мышление, чем мыслящий мозг, формы, мы неизбежно должны, вынуждены принять и «нижний» предел – предел, ниже которого оказывается невозможным существование материи... Такую частицу, по-видимому, приходится допустить, – частицу, которая лишена химических, электрических и тому подобных свойств»
Это прямое заимствование из монадологии Лейбница, или просто парафраз про кварки или планковскую частицу. К материализму эта идея не имеет никакого отношения, если не считать, что ее высказывает материалист.
«...поскольку мыслящая материя мозга есть абсолютно-высший продукт всеобщего развития, – постольку резонно предположить, что в ходе всеобщего круговорота взаимных превращений одних форм движения мировой материи в другие она занимает особое место, играет особую роль – такую роль, которую не могут играть другие, менее сложно организованные формы движения... Реально эта роль представляется так: человечество (или другая совокупность мыслящих существ) в какой-то, очень высокой, точке своего развития – в точке, которая достигается тогда, когда материя более или менее обширных космических пространств, внутри которых человечество живет, остывает и близка к состоянию так называемой «тепловой смерти», – в этой роковой для материи точке – каким-то способом (неизвестным, разумеется, нам, живущим на заре истории человеческого могущества) сознательно способствует тому, чтобы начался обратный – по сравнению с рассеиванием движения – процесс – процесс превращения умирающих, замерзающих миров в огненно-раскаленный ураган рождающейся туманности.»
Здесь переписан с использованием слова "материя" древнейший концепт циклов инволюции и эволюции мира. Вот как его пересказывает Рерих: "Для того чтобы началась какая-либо эволюция, огненная искра духа должна войти или спуститься в инертную материю. Для духа это инволюция, для материи — начало эволюции". (Е.И. Рерих, «У порога нового мира»). Не говоря уж о том, что написанное Ильенковым выходит за рамки материализма, подразумевая нарушение законов физики.
«Реально это можно представить себе так – в какой-то, очень высокой, точке своего развития мыслящие существа, исполняя свой космологический долг и жертвуя собой, производят сознательно космическую катастрофу – вызывая процесс, обратный «тепловому умиранию» космической материи, т.е. вызывая процесс, ведущий к возрождению умирающих миров в виде космического облака раскаленного газа и пара.»
Все про то же - Ильенков, понимая недостаточность материализма для описания мира, прибегает к древним восточным концепциям, конечно, пересказывая их в материалистических терминах - других он не знает, но если и знает, то использовать их ему никто не разрешил бы)))
Вот и печальный финал талантливого философа, мыслям которого было тесно в материализме, который понимал, что не только ничего нового на этом языке сказать нельзя, но и невозможно выразить ранее накопленное философией содержание.
Итак, прикрепление ярлычка «истина» к высказыванию происходит в момент изменения Понимания, когда скачок Понимания связывается нами с осознанием истинности некоего высказывания. Под истинностью здесь понимается простое совпадение высказываний: тождественность изреченной мысли неким внешним высказываниям, либо совпадение услышанной (прочитанной) мысли с собственным, порой еще смутно сформулированным суждением. То есть Истина как внутреннее состояние человека может быть связана с истинностью высказывания лишь эмоционально: ощущение Истины, вызванное движением индивидуального Понимания в момент восприятия тождества высказываний, непроизвольно переносится и на сами высказывания, которые воспринимаются человеком как «истины». (Болдачев А. Истина)
Истинность релятивна
Истинность устанавливается принадлежностью к тому или иному логическом у миру
Внутри каждого мира свои механизмы (правила) установления истинности
Все возможные правила сводятся к сопоставлению предложений внутри этого мира
Существующие теории истинности следует трактовать как частные методы установления истинности предложений внутри логических миров.
Согласованность картины мира по разному реализуется на разных уровнях:
блаженный - установки не вербализуются и поэтому не могут вступать в противоречие - ощущается полная гармония;
наивный - установки формулируются, но локально, по ситуации (что вижу, то и пою) и поэтому "слова" никогда не вступают в конфликт с "делом" - констатируется безграничной уверенностью в своей правоте;
логический/теоретический - делается попытка связать вербализованные установки в единую логическую систему, но, как у любой развернутой теории, на ее границах возникают проблемы с плохим согласованием установок, но эти расхождения трактуются лишь как временные трудности, поскольку исходная логичность теории воспринимается и предъявляется ее автором как обоснование безусловной верности теории;
релятивистский - осознается, что любая формализованная картина мира (философская система) не может быть внутренне согласованной и представляет собой лишь одну точку зрения, один из многих подходов к описанию, одну из множества возможных проекций мира, понимается относительность любого знания, ограниченность его рамками конкретной системы, утверждается приоритет понимания, перед знанием, полнота которого (понимания) достигается только путем перманентной смены точек зрения;
мудрый/просветленный - возврат к непосредственному, без вербализации восприятию, к недеятельному, а значит и непротиворечивому существованию, к принятию всех точек зрения как частных моментов единого понимания.
Получил письмо: Я рад сообщить Вам, что на научной конференции »Философия в горах«, которая состоялас 20-22 мая 2016, была первый раз в Польше, представлена Темпоральная онтология . Paweł Lechowski
Довольно часто приходится сталкиваться с неразличением двух совершенно разных проблем в философии сознания: чалмеровсткой трудной проблемы и психофизической проблемы (mind-body problem). Начинаю слушать доклад доктора фил.наук Иванова Д.В. посвященный решениям психофизической проблемы, и на первых же минутах он называет эту проблему трудной проблемой сознания. Хотя вроде очевидно, что трудная проблема - это про природу сознания, про необходимость сознания (почему не в темноте?), а психофизическая - про каузальные отношения психики и физиологического тела, то есть вообще не про сознание.
И ту же отмечаю, что еще чаще представители аналитической философии сознания путаются с использованием термина "сознание". С одной стороны, они вроде безоговорочно признают чалмеровскую трактовку, в которой словом "сознание" называется перцептивная картинка, кино, прокручивающееся нам, когда мы бодрствуем, то есть принимают значение, в котором слово "сознание" вошло в формулировку трудной проблемы сознания. Но, с другой, обсуждая психофизическую проблему, проблему ментальной каузальности, они не моргнув глазом задаются вопросом: может ли сознание быть причиной поведения? может ли сознание влиять на физические события? Вы только подумайте, как картинка, как кино может на что-то влиять? Тем более на то, что дано на самой этой картинке. Каузальные отношения могут быть лишь между двумя объектами, а сознание не объект, оно то, где даны нам объекты. Вот и представьте, что можно нафилософствовать (аналитически), если постоянно, в соседних предложениях использовать один термин (да еще центральный) в разных значениях: называя им то психику, то мышление, то перцептивное поле.
Недавно я полностью отказался от использования понятия "реальность", трактуемого как онтологический регион, некое вместилище чего-либо. Оставил в своем философском лексиконе только понятие "реально" ("реальный"), используя его для фиксации совпадения по указанию объектов в различных субъектных действительностях.
Нельзя сказать, что кружка, которую я передал вам, то есть кружка существующая и в моем, и в вашем сознании, существует в какой-то "реальности" (во что-то помещена), следует говорить "кружка реальна для нас". То есть когда некой группой субъектов констатируется реальность объекта, то этим фиксируется факт, что эта группа может осуществлять совместную деятельность с этим объектом, считая его при этом реальным. Так реальными могут быть и идеи, понятия, художественные образы. Это существенно упрощает и уточняет терминологию: у нас нет необходимости говорить "идея существует в реальности" (это принципиально неверно, поскольку существование возможно только в сознании), достаточно сказать, что она реальна (является реальной) для некоторой группы субъектов. То, что мы в быту называем словом "реальность" есть лишь условное название для множества вещей, существующих в субъектных действительностях большинства населения планеты.
Итак, в моей понятийной сетке нет ни общей так называемой "объективной реальности", ни каких-то других реальностей (уровневых, региональных и пр.), есть только конкретные реальные, то есть существующие во множестве сознаний, а следовательно доступные для совместной деятельности, объекты. (Кстати, отказ от понятия "реальность" и переход к использованию только понятия "реально" ("реальный") есть лишь возврат к кантовско-гегелевской традиции - в их текстах мы не найдем упоминания о какой-то "реальности", понимаемой как онтологическое вместилище объектов.)
Я стараюсь строго разделять понятия "смысл" и "значение". Так вот то, что однозначно (имеет одно фиксированное значение), то что воспроизводимо и транслируемо без потерь – это не про смысл, а про значение. Мы не переспрашиваем, а в каком смысле используется эта выносная линия на чертеже или знак интеграла в формуле? Мы просто знаем значение этих знаков. А вот когда мы предполагаем необходимость понимания, поиск понятия вне и сверх значений находящихся перед нами знаков (слов), мы задумываемся и интересуемся: а что имелось в виду, в каком смысле нам это понимать? И поэзия является поэзией именно тогда, когда при прочтении в нас возникает нечто большее, чем значения слов, нечто не следующее из значений слов, то есть когда есть смысл. А в формулах в чертежах смысла нет – там однозначное прозрачное значение.
Интерсубъектность смысла
Разговор о смысле возникает только тогда, когда наше мышление сталкивается с чем-то внешним ему. Когда необходимо перевести в форму мысли нечто, находящееся вне мышления. Или наоборот, когда требуется объективировать мысль, вывести ее за пределы нашей головы. Но самое главное, смысл всегда подразумевает интерсубъектную коммуникацию. Мы не ищем смысл в природе и не вкладываем смысл в наши непосредственные действия не направленные на взаимодействие с другим субъектом. Скажем, в нашей походке, когда мы просто гуляем нет никакого смысла. По крайней мере, мы не вкладываем смысл в нее. Но если есть другой, есть наблюдатель мы вполне можем пройтись со смыслом, что-то продемонстрировать своей походкой, всем своим внешним видом. И это что-то есть смысл. Смысл – это всегда и только элемент коммуникации. Смысл всегда между субъектами.
Где существует смысл?
Обратим внимание на то, что мы вполне уверенно делаем однозначные утверждения о наличии или отсутствии смысла в том или ином тексте. У нас нет сомнений, что мы либо ничего не поняли и текст просто бессмыслен, либо наоборот, что он содержит тот или иной смысл. А это возможно только при условии, что то, что мы называем словом «смысл» дано нам в нашем сознании. И конечно же, этот смысл может быть дан нам (или не дан) только в контексте культуры и истории. Но не в абстрактном контексте – вообще культуры и истории – а в контексте наших конкретных знаний: незнание некоторого контекста не позволит нам зафиксировать смысл. Да, смыслы (понятия) формируются в культурной традиции, но существуют (именно как то, на что можно указать) только в индивидуальном сознании. В культуре они есть в неявном виде. Как только мы выделяем некий смысл, то фиксируем его в своем сознании.
Про понимание смысла как понятия
Понимание, как процедура – это действие выявления и усвоения смысла. То есть понимание (как понимание смысла) не может быть смыслом. Слово «Понимание» (с большой буквы) можно трактовать и как то, чем обладают, после приобретения смысла: «мое Понимание расширилось/возросло/углубилось», «согласно моему Пониманию» и т.д. Но в этом значении Понимание не есть единичный смысл, а скорее комплекс смыслов, смысловое поле, к тому же неявное, не представимое в фиксированном знании.
Теперь зададим себе простой вопрос: а что вообще мы можем понимать? из чего строится наше Понимание? С одной стороны нашего Понимания находятся знаки, ситуации, феномены. А что же с другой – у нас в мышлении? Только понятия. Нам говорят «яблоко» или мы видим яблоко, и этому в нашем мышлении сопоставляется понятие «Яблоко». Всегда, когда мы что-то выражаем в тексте или что-то воспринимаем в мышлении, мы имеем дело только с понятиями. Ничего другого там – в нашем мышлении – нет. И смысл – это понятие.
Отличается же понятие-смысл от просто понятия не по смыслу, а по происхождению. Когда мы читаем слово «яблоко», мы говорим о понятии «Яблоко» (которое является его значением), а когда написано «запретный плод», то мы вспоминая библейскую историю, понимаем: а... мол, это в смысле «Яблоко». То есть о смысле мы говорим тогда, когда понятие («Яблоко»), возникающее у нас в голове при прочтении текста, напрямую не следует из слов, из знаения слов, а лишь подразумевается. Мы так и говорим: «я знаю значение всех слов [то есть у меня в голове есть все понятия, которые означают эти слова], но не понимаю смысла фразы». Знаю, и что такое «запретный», и «плод», а смысл в чем не понимаю? А смысл – это понятие «Яблоко», для восприятия, понимания которого необходимо знание контекста, нахождение в культурно-понятийном поле христианской цивилизации.
А можно еще проще: каждый раз когда нас спрашивают о смысле, мы рассказываем о понятии или системе понятий. Просто ни о чем другом мы говорить не можем. Если что-то не является понятием, то это не выражается словами.
Еще пояснение о смысле и понятии
Если говорить строго, то смысл – это понятие инициированное в мышлении не по значению, а по контексту, по косвенным признакам. Как в примере: понятие «Яблоко» может быть инициировано в мышлении как по значению (слову или предмету), так и фразой «запретный плод». Именно во втором случае мы говорим о смысле, что смыслом этой фразы является понятие «Яблоко» («а, я понял смысл фразы, вы имели в виду яблоко»). Для понимание этого смысла, то есть связывания фразы и понятия (между которыми нет связи по значению) необходимо знание контекста.
Пример с яблоком это самый простой вариант. Чаще понятие, которое мы хотим зафиксировать в тексте еще не связано с каким-либо знаком, не имеет своего термина, и приходится долго и трудно подбирать слова. И вот в этой ситуации - при попытке высказаться без достаточных средств - мы и называем понятие словом «смысл». И, обратно, при извлечении понятия неявно «вложенного» в текст мы опять же говорим о смысле.
Итак. (1) У нас в голове есть понятие. (2) Если это понятие является значением некоторого знака/слова, и мы для трансляции этого понятия в коммуникации просто используем этот знак (думаем «Яблоко», произносим «яблоко», а у слышащего всплывает понятие «Яблоко»), то ни о каких смыслах тут и речи быть не может. Только значения: однозначная трансляция понятия посредством означающего его слова. (3) А если для понятия нет знака или мы умышленно в тексте не используем знак для прямого означения понятия (пишем «запретный плод»), то тогда говорим/спрашиваем о смысле, то есть о понятии, на которое указывает текст (фраза, предложение или более крупный фрагмент), но которое не является значением ни одного из пирвлеченных слов.
Более чем полгода назад было распространено информационное письмо о готовящемся специальном выпуске журнала «Эпистемология и философия науки» посвященном философии сознания. Я предложил свою статью «Трудная терминологическая проблема сознания». В публикации было отказано с комментарием: «Касательно статьи хотелось бы добавить, что при её обсуждении все соглашались с тем, что она по теме номера, но в качестве недостатка указывали на то, что в ней сложно обнаружить чёткий тезис, в пользу которого приводились бы доводы». Я лишь пожал плечами. Тезис изложен в заголовке статьи (хотя и в аллегорической форме) и вся она, как заявлено в заголовке, посвящена анализу терминологических проблем в философии сознания (с некоторыми авторскими комментариями). Что вполне однозначно зафиксировано в абстракте статьи:
«В статье предпринята попытка вскрыть и проанализировать терминологические проблемы современной аналитической философии сознания, как исходно заложенные в текстах англоязычных авторов, так и связанные со сложностями перевода на русский язык. По ходу анализа предлагаются варианты решения таких проблем как: единство сознания, фиксация уровня сознания, соотношение сознания и мышления, сознания и памяти, внутреннего и внешнего, восприятия и явления. Обосновывается недостаточность реактивной концепции действия (стимул – реакция) для решения трудной проблемы сознания и необходимость перехода к активной парадигме в которой иначе формулируются многие вопросы аналитической философии сознания».
Ну да, ладно. Нет, так нет. Я рад просто тому, что был повод зафиксировать какие-то свои соображения в очередном тексте.
Но вот пришло время и анонсируемый специальный выпуск напечатан. Заглядываю. И что вижу. Центральное место в номере занимает текст Дмитрия Иванова «На пути к объяснению сознания» и четыре заметки с его обсуждением плюс ответ автора на критику. Познакомился. Не удержался, чтобы не прокомментировать. Итак (извините за многобукв).
«Статья посвящена проблеме сознания, которая заключается в выработке натуралистического объяснения феноменальных аспектов нашего сознательного опыта».
Первое же предложение абстракта статьи ставит в тупик. Да, есть проблема натуралистического описания сознания. Но она отнюдь не есть сама проблема сознания, как утверждает автор. Проблема сознания никак не может сводиться к трудностям объяснения «феноменальных аспектов нашего сознательного опыта» в одном, пусть и достаточно популярном, хотя и пока безрезультативном, направлении исследования сознания. Но это так, просто первое несущественное замечание. Настоящие несуразицы начинаются при постановке проблемы. Исходно автор задается вопросом:
«Являются ли они [феноменальные качества, квалиа] внутренне присущими нам как физическим существам? …Что имеется в виду под понятием «внутренняя присущность»?»
Тут нам объясняют, что качества объектов можно разделить на два класса: внутренние и реляционные. Ну, типа, «блондин» и «является мужем» – белобрысый он сам по себе (внутреннее качество), а муж только относительно жены (реляционное). Понимаете, «внутреннее» это не то, что внутри, а вполне себе снаружи, то, которое можно увидеть, потрогать, измерить. Внутренние свойства они так называется потому, что определяются внутренним строением объекта, а не его отношением с другими объектами. И точнее было бы такие свойства назвать имманентными. Так вот, внимание, автор на полном серьезе берется нам доказать, что феноменальные качества не являются «свойствами, которые внутренне присущи нам как физическим существам». Вдумайтесь, как вообще могла прийти в голову мысль, что квалиа «краснота», то есть то, как я вижу красный цвет, можно поставить в один ряд с внутренними/имманентными качествами моего физического тела, меня как физического существа, такими как цвет волос, гладкость кожи, температура, рост и т.п.? Еще раз: автор пытается доказать, что та краснота, которую я вижу глядя на светофор не есть свойство меня как физического существа, не проявляется в виде красного пятна у меня на лбу. А что, кто-то так думает? Кого-то надо в этом переубеждать?
Хотя следом же автор без каких-либо дополнительных объяснений делает финт и вместо «внутренних качеств физического существа», начинает рассуждать о внутренних свойствах сознательных состояний: «Если феноменальные свойства являются внутренними свойствами сознательных состояний, то…» Оставим этот перескок на совести автора и подумаем, как вообще можно говорить о внутренних свойствах (по типу внутренних свойствах вещей) сознательных состояний? Мы что, должны мыслить нечто (объект?) под названием «сознательное состояние» и задаваться вопросом, а присуще ли этому нечто феноменальные свойства, квалиа? Или речь идет о свойствах сознания в некотором состоянии? Кто-нибудь видел «сознательные состояния» или само сознание? Наблюдал на них «красноту», «боль», «теплоту»?..
Ну ладно, отложим пока содержательную сторону проблемы, и последуем за логикой автора. Итак, читаем далее: «Если феноменальные свойства являются внутренними свойствами сознательных состояний, то должен быть мыслим сценарий инвертированного спектра». Откуда взялось это «то»? Нам тут никто не объяснил, почему вдруг, с какого перепуга, если у некоторого объекта свойства внутренние, то их можно поменять местами, а если реляционные (а именно на эти два классы было предложено делить свойства), то это сделать нельзя. Загадка.
Оставив ее разрешение на рассмотрение читателей, автор двигается дальше и приводит аргумент в пользу немыслимости сценария инвертированного спектра. А аргумент бронебойный – так сказал сам Витгенштейн, мы должны просто внять мнению авторитета, принять его мысленный эксперимент:
«Предположим, что у каждого была бы коробка, в которой находилось бы что-то, что мы называем жуком. Никто не мог бы заглянуть в коробку другого; и каждый говорил бы, что он только по внешнему виду своего жука знает, что такое жук. При этом, конечно, могло бы оказаться, что в коробке у каждого находилось бы что-то другое. Можно даже представить себе, что эта вещь непрерывно изменялась бы. Ну, а если при всем том слово жук употреблялось бы этими людьми? В таком случае оно не было бы обозначением вещи. Вещь в коробке вообще не принадлежала бы к языковой игре даже в качестве некоего нечто: ведь коробка могла бы быть и пустой. Верно, тем самым вещь в этой коробке могла бы быть сокращена, снята независимо от того, чем бы она ни оказалась [Витгенштейн, 1994: 183].
Но извините, мысленный эксперимент Витгенштейна, затрагивает лишь часть проблемы квалиа, к тому же еще и не ту, о которой идет речь при обсуждении проблемы инверсии спектра. Витгенштейн обсуждает словесное описание боли. Вот предложение, предшествующее цитате, приведенной автором текста: «Ну, а пусть каждый говорит мне о себе, что он знает, чем является боль, только на основании собственного опыта!». Так вот, у Витгенштейна речь идет о боли, которая действительно дана только как нечто субъективно индивидуальное, что принципиально невозможно сравнить, на что невозможно указать вне себя, сказать «вот оно». И в этой ситуации действительно невозможно сравнить, что там, в коробках, и есть ли там что-то вообще. Но в сценарии инвертированного спектра речь идет о цвете, то есть о том, на что можно указать пальцем. Произнося «красный» мы не заглядываем внутрь своих «коробок», а указываем на божью коровку ползущую по травинке. И мы однозначно можем определить, у кого коробка пуста – тот просто не сможет ответить на вопрос о цвете ползущего жука.
Но самое забавное тут не то, что в качестве единственного аргумента для обоснования невозможности непосредственного сравнения квалитативного опыта двух субъектов автор привел мнение Витгенштейна (пусть и не имеющее отношение к проблеме), а то, что для констатации этого вообще не нужны никакие аргументы, поскольку это просто эмпирический факт – мы не можем видеть мир чужими глазами. А аргументы в тексте были необходимы для обоснования авторского вывода: «если мы не можем сравнивать непосредственно квалитативный опыт двух субъектов, то это означает, что гипотеза инвертированного спектра немыслима». Откуда взялось «это означает»? На основании чего сделан этот вывод? Ведь простое уразумение демонстрирует нам, что все с точностью до на оборот: если не можем сравнить, то значит вполне можем помыслить то, что наши внутренние ощущения могут и не совпадать. Именно могут. Как могут и совпадать. Помыслить можно и так, и сяк. Именно помыслить. Ведь сравнить мы их не можем. А значит делать какой-то однозначный вывод тут принципиально нельзя. Кроме одного – сценарий инвертированного спектра вообще не может быть аргументом, ни «за» ни «против» чего-либо.
Дальше уровень логической несвязанности текста вообще зашкаливает:
«Что мы имеем в виду, когда говорим, что сознательные состояния наделены феноменальными свойствами? Очевидным ответом будет указание на то, что когда мы находимся в этих состояниях, нечто явлено, дано нам определенным образом. Более того, то, что мы воспринимаем, представлено нам уникальным образом, из перспективы первого лица. Каким образом следует понимать то, что субъективные феномены воспринимаются в перспективе первого лица? Согласно мнению многих философов, это означает, что сознательный опыт интенционален. Существенной чертой интенциональных состояний является их аспектуальность. Она объясняет перспективный характер нашего опыта, т.е. тот факт, что субъективные феномены всегда даны нам определенным образом.»
Давайте отследим ход мысли: феноменальные свойства нечто (сознательных состояний), это свойства, данные нам особым образом, когда мы находимся (!) в этом нечто; более того, они даны не только особым, но и уникальным образом, т.е. из перспективы первого лица, что означает, что сознательный опыт интенционален, то есть аспектуален, что объясняет тот факт, что субъективные феномены даны нам определенным образом. (Перечитайте цитату, там именно это содержание.)
Согласитесь, просто великолепно. Кто-нибудь что-либо понял? Констатируется, что нечто наделено свойствами. Вроде очевидно: есть нечто («сознательные состояния») и у него есть свойства, которые мы должны наблюдать. Но для автора очевидно другое: когда мы находимся в том, чему приписаны свойства («находимся в этих состояниях») нам нечто явлено определенным образом. Так что же чем наделено? О свойствах чего идет речь? О свойствах сознательных состояний или о свойствах нас, когда мы находится в этих состояниях, или о свойствах того, что дано нам определенным образом? На этот вопрос я так и не нашел ответ во всем тексте статьи – вроде в ней только речь и шла о феноменальных свойствах, но понять чего это свойства (состояний, опыта, нечто воспринимаемого в состоянии или в опыте) так и не удалось.
А каков ответ на вопрос «как нам понимать, что воспринимаемое дано нам в перспективе первого лица?». Он гениален. Понимать надо просто: «сознательный опыт интенционален». Почему? «Согласно мнению многих философов». Да-да, автор не пошел простым путем и не разъяснил читателям, что, мол, от первого лица, это не от третьего, что речь идет просто о недоступности феноменальной данности для внешнего наблюдателя, а прямо таки отрезал «означает, что сознательный опыт интенционален». Какая связь понятия «перспектива первого лица» с интенциональностью? И какие «многие философы» это придумали? Опять сплошные загадки.
Но поговорим о содержании, о самой новой идее представленной автором в статье. Коротко она выражена в предложении:
«Феноменальные качества, квалиа, которые мы считали внутренними свойствами сознательных состояний, следует рассматривать как реляционные свойства репрезентируемых объектов».
Итак, мы почему-то считали (как утверждает автор), что нечто под названием «сознательное состояние» (что это такое автор по тексту не уточнял) характеризуется, обладает феноменальными качествами. Мы вот прямо так и думали, что у мужчины есть свойство быть блондином или мужем, а у сознательного состояния есть свойство быть красным. И еще почему-то мы считали, как заверяет автор, что, как и свойства мужчины можно разделить на внутренние и реляционные, так и свойства «сознательного состояния» должны быть либо внутренними, либо реляционными. Нет, извиняюсь, автор даже не задал вопрос по поводу либо-либо, а почему-то изначально за нас решил, что мы должны мыслить квалиа как внутренние свойства. И стал нас в этом переубеждать. Хотя если просто спросить себя, а от чего зависят феноменальные качества, от так называемого «сознательного состояния» (чтобы это ни значило), присущи ли они ему имманентно/внутренне или от репрезентируемого объекта, то есть являются реляционными, то ответ не будет столь очевиден. Скорее всего, корректным был бы ответ «и так, и сяк». Безусловно, то, что я вижу именно красного жука, не может быть свойством моего сознания, но как я вижу эту красноту предопределяется именно моим устройством, и это «как» доступно лишь мне.
Вообще вся потеха с внутренними/реляционными качествами идет от изначальной непроясненности понятий и терминологии. Когда мы говорим о мужчине, жуке, светофоре, то тут все ясно – вот объект, а вот его свойства/качества, которые мы можем непосредственно или опосредованно (с помощью приборов) фиксировать. Когда же мы начинаем рассуждать о сознании, такой подход принципиально не годится.
Во-первых, сознание – это не объект, это не то, чему мы можем приписать какие-то свойства, обсуждать его состояния. Любое качество/свойство фиксируемое в сознание – это качество/свойство объекта данного в сознании, любое изменение состояния – это изменение состояния некоторого объекта.
Во-вторых, белизна волос мужчины или краснота жука – это внутренние/имманентные качества объектов мужчины и жука (данных нам в сознании), а не какие-то свойства каких-то «сознательных состояний». А осознаваемое нами реляционное свойство мужчины быть мужем опять же есть свойство данного нам в сознании объекта. То есть являются феноменально воспринимаемые нами в сознании свойства объектов внутренними или реляционными определяется не философствованием, не той или иной теорией сознания (как нас уверяет автор), а самими объектами: часть свойств, такие как краснота жука, являются внутренними, а часть – быть мужем – реляционными. И никакие другие свойства (какие-то свойства «сознательных состояний») просто немыслимы – любое феноменальное свойство есть свойство объекта данного в сознании.
Вводить или не вводить здесь еще какую-то дополнительную реляционность, мол, любые свойства объектов (и внутренние/имманентные и реляционные) мы должны рассматривать как еще раз реляционные, но уже не относительно других объектов (как муж относительно жены), а относительно воспринимающего субъекта, не решает никакой проблемы. То, что форма данности объекта в сознании зависит как от самого объекта, так и от субъекта, то есть должна быть описана как в своем роде реляционная ясно изначально. Для понимания этого нет никакой необходимости в какой-то теории. Тем более, что это понимание ничего не объясняет, особенно с натуралистической стороны.
Итак, прикрепление ярлычка «истина» к высказыванию происходит в момент изменения Понимания, когда скачок Понимания связывается нами с осознанием истинности некоего высказывания. Под истинностью здесь понимается простое совпадение высказываний: тождественность изреченной мысли неким внешним высказываниям, либо совпадение услышанной (прочитанной) мысли с собственным, порой еще смутно сформулированным суждением. То есть Истина как внутреннее состояние человека может быть связана с истинностью высказывания лишь эмоционально: ощущение Истины, вызванное движением индивидуального Понимания в момент восприятия тождества высказываний, непроизвольно переносится и на сами высказывания, которые воспринимаются человеком как «истины». (Болдачев А. 
